В деревне Топляки было всего семь дворов, и как и в любой деревне, добрая половина жителей была родственниками, а кто не были, те давно были хорошими друзьями. В этом смысле Топляки ничем не отличались от сотен других деревушек, разбросанных по просторам огромной Империи. Было, правда, одно но: на отшибе, у самого леса, стоял еще один совсем невзрачный домик. О нем не любили вспоминать и уж тем более говорить вслух, даже смотреть туда без надобности не хотели. Ходили слухи, что раньше в том доме жила нечисть, а теперь там обитал еще более странный постоялец.
У него, наверное, когда-то было имя – в конце концов, у всех людей есть имя. Но селяне, если уж приходилось упоминать его в разговорах, называли его просто «тот чудной с опушки». Его считали юродивым, но не обижали – вреда он не приносил, а руки у него были целебные – несколько человек в деревне были обязаны ему избавлением от болезни. Правда, и он был не всесилен – если хворь была серьезная, и он не мог ничем помочь, даже не пытался. Видно, знал, что не выйдет.
Он ни с кем почти не говорил – как только приехал, буркнул пару слов, уточняя, свободен ли тот дом вдалеке, и ушел к нему, даже не дослушав про нечисть. Правда, той ночью кто-то слышал жуткие звуки с опушки, но мало ли, может, и перебрали чего. Так или иначе, нового постояльца нежить, кажется, не беспокоила. Пришел он налегке – сумка через плечо да длинный сверток, притороченный к седлу коня. Конь у него, правда, был видный, да и сбруя… Селяне отводили глаза, не желая неприятностей – явно ведь не его зверь, слишком уж хорош. Коня старались не впоминать. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.
Выглядел он… девки на такого не глянут, это точно. У него было странное лицо – вроде бы, и не уродливое, никаких отметин или шрамов, но при этом удивительно отталкивающее, да еще и вечно покрытое грязью. Мрачный взгляд и космы спутанных черных волос довершали неприглядный образ. И этот новый образ очень, очень радовал того, кто когда-то звал себя Гидеоном Шпренгером. Немного магии и много грязи – и никто не узнал бы в деревенском дураке первого красавца Инквизиции. Раньше его смазливое лицо считали почти непристойным для служителя Церкви, сейчас же к этой исхудавшей аскетичной роже не придрались бы и отцы-основатели. Гидеон хорошо постарался, чтобы его не нашли: он слишком хорошо знал, насколько примелькалась его физиономия в высших кругах Ордена Белого Тюльпана. И неудивительно: у него ведь почти получилось…
В какой момент все пошло не так, он и сам не понял, но просто он как-то вдруг понял, что… остался без армии. Совсем один. А бывшие соратники либо мертвы, либо запуганы, либо добровольно работают с теми, кого клялись уничтожить – с чертовыми цветочниками. Гидеону ничего не оставалось делать, как бежать, спасая свою свободу и, возможно, жизнь. Тогда он еще считал, что это важно. Сейчас… Эта отшельническая жизнь в грязи, кажется, доконала его. Он начал пить и плавно, плавно опускался на самое дно жизни. Жители деревни подкармливали его, а он мастерил из дерева всякие поделки – научился как-то при церкви – и выменивал на них корм коню. Он так и не смог расстаться со своим любимцем – игреневым жеребцом, подарком братьев. Это был очевидный просчет, такого коня было трудно не заметить – но он просто не мог продать его, слишком много он для него значил. Жеребец был последней ниточкой к той, прошлой, почти счастливой жизни, когда он летел к мечте. Теперь, правда, коняга стал равномерно-серым, белоснежная грива была всклокочена и запылена. Хозяин выглядел не лучше - от всех этих передряг он, к тому же, сильно сдал и выглядел лет на десять старше реального возраста.
Он мог бы вернуться к своему старшему брату, наледнику небольшого родового поместья – но кто был рад ему, нищему отступнику? Поэтому он просто проживал день, еще день, день за днем в своей убогой лачуге, плюнув и на Бога, и на Орден, и на смысл своей жизни – Инквизицию.

Отредактировано Гидеон Шпренгер (14-03-2013 23:24:19)

Этот вечер поначалу ничем не отличался от всех предыдущих, проведенных Гидеоном в Топляках. Тишина и темнота вокруг не располагала к веселью. Снаружи не доносилось ни звука: деревня была слишком далеко, чтобы шум жизни пробирался через мрак, а конь, единственный спутник инквизитора, спал. Возможно, ему снилось блестяжее прошлое и сытный корм.
Гидеон молился. Раскол Инквизиции и последовавшие за ним события укрепили его веру, потому что ему не накого было уповать, кроме Творца. А когда никакой божественной помощи не последовало, инквизитора постигло жестокое разочарование, потом - гнев, а после - глубокое равнодушие. Гидеон отвернулся от Бога так же, как тот некогда отвернулся от него.
Но сегодня... Этот вечер был каким-то особенным. Мужчина ощущал насущную потребность обратиться к Триединому. Поэтому он молился - без слов, мысленно, прикрыв глаза и полностью уйдя в себя. Стук в дверь прервал его молитву.
Удивленно хмыкнув, Гидеон обернулся к двери. Кого это принесло к нему, в такую глушь, на ночь глядя? Он поднялся и шагнул к двери, прихватив топор: не доверял он ночным гостям. Но за дверью, щурясь на свет, стояла просто девчонка лет двадцати, довольно привлекательная. Взвесив в руке топор, Гидеон прибегнул к другому средству: просто и незатейливо перекрестил гостью. Его либр вместе с остальными атрибутами прошлой жизни хранился в надежном месте, но для низшей нечисти хватило бы и постого креста, ну а высшая по его душу и не явилась бы. Девушка никак не отреагировала, и Гидеон слегка расслабился.
-Ты кто такая? Тебе чего?
Он хмуро рассматривал её, пытаясь по одежде и внешности определить, что же за птица к нему залетела. Приглашать девицу в дом он не спешил, памятуя о мече у нее на боку.

Если бы Гидеона спросили, что заставило его неохотно посторониться и впустить гостью в свою обитель, он бы не смог дать внятного ответа. Конечно, ей, незнакомой с этими местами, могло казаться, что вокруг густой лес, но мужчина-то знал, что с запада деревья растут едва ли в два ряда, и только скрывают огни в Топляках. Да и дорога там была, пусть и не видная отсюда. Гораздо проще было бы буркнуть "Там деревня" и захлопнуть дверь. Но бывший инквизитор и сам не представлял, насколько соскучился по людям. Поэтому он был рад этой путнице - рад безо всяких дурных мыслей, девушки его и в лучшие-то годы мало интересовали. Просто собеседник.
Он посторонился, давая ей пройти, и снова запер дверь - это сейчас пришла девчушка, а завтра орда скелетов нагрянет. Даже здесь Гидеон слышал тревожные вести, летящие по Империи.
-Садись,-со скрипом припомнилось ему правило приема гостей. -Располагайся,-поправился он, поняв, что первый вариант звучал как приказ, не меньше. Сидеть тут было особо негде, просто лавка и широкий стол, на котором сейчас лежали книги. В основном - новенькие, по истории Ордена Белого Тюльпана, которые Гидеон покупал у заезжего торговца, благо эту дрянь выпускали исправно. Историю и структуру врага инквизитор изучал уже больше по привычке, понимая, что второго шанса напасть нет и не появится. Но все равно читал, дотошно и тщательно выискивая все, что могло бы помочь - не ему, так другому.
Среди новых книг выделялся своей ветхостью только молитвенник в потертом черном бархатном переплете с серебряным окладом. С этой книгой Гидеон не расставался даже в походах, её подарил ему отец, отправляя к учителю.  На переплете серебром сияла стилизованная буква I - величественная, пугающая, ничего больше не значащая. Не ожидая гостей, мужчина и не скрывался, у себя-то дома.
Заметив, что книга лежит на самом верху, Гидеон быстро подошел к столу, сгреб всю стопку и отнес в темный угол. Едва ли эта девочка представляла угрозу, но все же осторожность никогда не бывает лишней. С равнодушным выражением лица он вернулся к столу и оперся на него, стоя по диагонали от девушки. Молча смотря на нее, он ждал рассказа- кто она, откуда, зачем ночью в этой глуши.

Гидеон вздрогнул. Когда девушка заговорила, рассказывая о себе, он опустил голову и молча слушал, никак внешне не реагируя на её слова. А вот когда она упомянула Орден, мужчина вздрогнул, поднял голову и быстро спросил:
-Орден? Орден Белого Тюльпана?
Он впился взглядом в несчастную девушку,черные глаза лихорадочно блестели. Впрочем, через мгновение он отвернулся и как-то обмяк, потух. Какая теперь разница... Да и девчонка - что-то вроде служанки. Толку-то...
Гидеон почувствовал себя смертельно уставшим. Не так просто было смириться с разгромом и научиться жить вот так: в грязи и нищете. А выбора не было: или это, или плаха. Или еще хуже - присоединиться к проклятому Ордену, жалкой замене некогда великой Инквизиции. На это он не пошел бы никогда, думал он. 
-Я спать, - буркнул он и вышел из избы, сгорбившийся и погасший. Дверь осталась приокрытой. Он ушел к стогу сена рядом с навесом для коня, рухнул в душистое сено и бездумно смотрел на звезды, пока не заснул. Звезды - они ведь  не меняются.

Гидеон тоже не спал. Слова девчонки: "Инквизиция, при которой я служила раньше, развалилась..." жгли глазницы изнутри, плавали в прохладном воздухе, мешая думать. Развалилась... И он развалился. Сколько он тихо тлел тут, в богом забытой глуши, считая, что так и надо, что ничего не изменить? Его припугнули - и он убежал, забился в нору, забыл все свои привычки и устои, только чтобы выжить. Но зачем жить - так?
Мужчина поднялся, подошел к бочке с водой и с ненавистью уставился в свое черное отражение. Он стоял, не шелохнувшись, и мертвое отражение так же спокойно взирало на него из прозрачной глубины. Словно он утонул... Ги ударил по воде кулаком и резко отвернулся, а затем как-то уже более осмысленно зашагал к сараюшке во дворе. Там, в тайнике (параноик-Гидеон просто не мог без этого обойтись, даже понимая, что никому его добро не нужно) лежала вся его прежняя жизнь - бритва, чистая одежда, клинок... Взяв бритву, он вернулся к бочке и принялся скрести многодневную щетину, словно счищая с себя весь этот застой.
Когда Хельга подняла голову со стола, сонно озираясь вокруг, перед ней  стоял совсем не тот всклокоченный мужлан в грязной залатанной одежде, которого она видела вчера. Там, у окна, почти по-эльфийски тонкий и статный, с длинными, аккуратно зачесанными в хвост смоляными волосами, в черной строгой одежде, словно вчера сшитой по нему, стоял и смотрел на улицу тот, чья красивая рожа еще год назад не сходила со всех плакатов "Разыскивается" - Гидеон Шпренгер, последний имперский инквизитор. Он почти не изменился - только исхудавшее лицо добавило ему некоторого благородного аскетизма, под глазами залегли синяки от недосыпания, да самолюбования поубавилось... хотя нет, самолюбование осталось таким же невыносимым. Он выглядел настолько холеным, словно не он еще вчера больше всего напоминал бомжа из ближайшей помойки. На поясе висел верный тонкий клинок, за окном радостно прыгал выпущенный наконец-то на волю Томмазо... Жизнь, кажется, налаживалась.
-Собирайся. Я подкину тебя до ближайшего города, - велел мужчина гостье. Его вещи уже были уложены и приторочены к седлу коня. Раз решившись, Гидеон не любил медлить.