- Да, степнячка. Молодая, смуглая... Завтра к мастеру её поведу: думаю, они тут табором стоят неподалёку. Наверняка, у местных уже утварь и скотина пропадать начали.
Старший дознаватель Тосс, крепкий, широкий, приземистый мужик сорока лет, раньше был прево. Самым суровым прево в виконтстве Сайлих-крик. За это его прозвали Железным Тоссом. Или за то, что у него было четыре железных зуба на замену потерянным в налёте на бандитские вертепы.
- Не думаю, что у тебя будут проблемы с эти делом: базарная кража, не более того. Теперь ярмарка стоит возле города, сам знаешь. Там ворья разного каждый день ходит среди народа. Но вот некоторые всё же попадаются.
- А почему тогда прево на месте не разобрались?
- Собственно, суда бы не было, не вмешайся в задержание два ремесленника: два бондаря. Оправдывают её. Ну, я думаю, у тебя сложностей всё равно не будет, главное, делай своё дело, а я своё.
Значит, к мастеру... Годрик служил арбитром в окружном суде Сайлих-крик меньше месяца, но уже успел ознакомиться с местным арго: "к мастеру" значило "к мастеру пыточных дел". Степнячка... В голове всплыли образы: смоляные волосы, маленькие босые ступни, шорох синего платья, бездна чёрных искрящихся глаз...
- Она ведь уже в порубе сидит?
- Второй день.
- Я бы хотел её увидеть.
- Творца ради! - пошло ухмыльнулся Тосс. - Только аккуратнее, они и сглазить могут, говорят.
- Ничего, управлюсь, - усмехнулся в ответ Годрик.

Поруб был рядом со зданием суда. Это была длинная полуземлянка, разделённая стенами на несколько общих камер, с расставленными вокруг постами. Годрик подошёл к навесу, где отдыхала стража.
- Зернью балуемся? - спросил он при приближении.
- Да так, немного, дон служитель! - оправдывался старшина смены за всех, сгребая кости в стакан.
- Смотрите, так и до греха недалеко. Но я пока по-другому поводу, - Годрик потряс бумагой в воздухе. - Это рапорт о задержании некой степнячки за кражу на ярмарке. Могу я увидеть её и вещи, которые были конфискованы?
- Ххо! Та полоумная чернявка? - переглянулся с остальными старшина. - Конечно, можете! Только она не в себе, кажется. Сидит, из стороны в сторону качается, воет да на своём тарабарском причитает. Вы на суде будете?
- Вероятно. Бакалавр Тосс распорядился её завтра проводить к мастеру. Хочу поговорить, так сказать, с клиентом до обработки.
- Всё ясно, дон служитель. Идите за мной...
* * *
Склад конфискованных вещей располагался в крайней камере поруба. Среди изъятых у степнячки вещей не было ничего примечательного: разные мелочи, бусы, браслеты, украшения, обереги, амулеты, колода карт Кружевницы. Годрик подумал было, что что-то из этого набора знакомо его глазу, но уверен он не был.
- Будьте осторожны, дон служитель, - серьёзно проговорил стражник, отпирая дверь поруба. - Она там одна сидит, но вдруг ведьма?
- Инквизитору ведьма не страшна...
Оказавшись в тёмной сырости поруба, Годрик не сразу привык к освещению. Углядев съёжившегося в углу на соломе человека, он присмотрелся. Под копной волос нельзя было ничего увидеть. Было только слышно, что человек поёт что-то, обхватив руками узкие плечи и покачиваясь вперёд назад. Странные песни, на странном языке, голосом...
Голос...
Голос ударил Годрика по ушам, проник в сердце, коснулся лёгких, сбив дыхание. Он потянулся к ташке на боку, достал оттуда чёрный узелок, перехваченный красной нитью. Арбитр сжал его в руках и произнёс негромко:
- Когда я буду говорить, постарайтесь сохранять спокойствие... Руфь...

Степнячка вздрогнула от его слов и подняла на служителя огромные заплаканные глаза.
- Помилуй, Триединый... - даже в темноте поруба было видно, как краска сошла с её лица. Девушка перекрестилась.
- Служитель? - робко спросила она.
- Да, Руфь, это не морок и не наваждение, это я, Годрик, - он медленно придвинулся к девушке и осторожно взял её ладонь в свою руку. Маленькая ладошка была холодной. - Не пугайтесь и не кричите, это привлечёт внимание охраны, а мне нужно поговорить с вами.
Сердце Годрика было взволновано. Стоило бы радоваться тому, что судьба снова свела их вместе. Но оглядываясь на обстоятельства, при которых они встретились, служитель предпочёл бы не видеться вовсе.
- Руфь, вас обвиняют в краже на ярмарке. Но за вас заступаются два бондаря, чья лавка стояла рядом с местом инцидента. Они будут свидетелями в суде. Я назначен на тот же суд арбитром. Среди изъятых вещей кошеля не нашли, это нам на руку. Если я буду хорошо знать произошедшее, мне ничего не будет стоить вас оправдать. Но мне необходимо знать вашу позицию по произошедшему и, главное, правду, - Годрик заключил обе озябшие ладошки Руфи в свои и заглянул ей в глаза. - Вы ведь действительно не обворовывали того купца?

Годрик заключил обе озябшие ладошки Руфи в свои и заглянул ей в глаза:
- Вы ведь действительно не обворовывали того купца?
Видимо, осознав, что перед ней действительно живой человек, Руфь подалась телом вперёд, и слова из неё полились потоком:
- Нет, служитель, не обворовывала, и руки не тянула, хоть кошель так висел, что, как говорят, грех было не взять. Видно, не упустил кто-то своего... Что моя позиция? Да как обычно бывает, наворожила ему, что попросил, еще и сказала, чтоб от вина крепкого подальше держался - погубит оно его. За все добро всего-то полушку взяла с него, и пошла себе. Да и отошла недалёко: людей-то было, что пчел в улье! Работы много... Только я и рта открыть не успела, а он уж голосить начал, мол, я его обокрала...
В голосе степнячки смешались гнев, обида и отчаяние.
- Сами посудите, служитель, разве б не стала я бежать от него поскорей, средь людей таиться, коли б и правда обчистила его?.. - Руфь вновь подняла лицо и чуть сильнее подалась к мужчине, заглядывая мокрой тьмой глаз в карие глаза Годрика. - Я лишь все никак в толк не возьму, отчего меня держать тут, коли и так все видно да ясно? Коли не нашли ничего у меня? Лишь оттого, что крови степной я?
В горле Годрика встал ком. Проглотив его, он опустил глаза.
- Да, - проговорил он наконец. - Степняки часто становятся предметом беспокойства простых жителей, уводят коней, деньги, разную мелочь...
Он не мог так говорить. Отпустил руки степнячки, поднялся, прокашлялся, сделал несколько шагов в сторону, сминая в руках перчатки.
- Местный... Окружной судья, дознаватель Тосс, не жалует ваш род, Руфь. Он считает, что раз в городе появился один степняк, значит, где-то рядом - табор. Он хочет накрыть весь табор, как с одного разбойника накрывают весь вертеп. Для этого он должен добыть из вас обвинения на сородичей и расположение их. Завтра...
Он сделал вдох, стараясь говорить спокойно. Тяжело... Он взглянул на степнячку. Теперь, загнанная в этот тёмный поруб, она казалась ещё меньше, ещё беззащитнее, чем тогда, босая на лавке в трактире.
- Руфь, завтра вас отведут к младшим дознавателям, в пыточную.
На пару мгновений он закрыл глаза, снова сделал вдох. Снова подошёл к девушке, взял её за плечи, заглянул в глаза. Он старался говорить тихо, но осознание всей сложности обстоятельств, в которых они оказались, взволновало его.
- Руфь, не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем... Самого Тосса не будет завтра там, у него два тяжких дела в суде. Вас будет допытывать сам мастер. Я... Я поговорю с ним, Руфь! Всё будет хорошо, вы меня слышите? Вы верите мне, Руфь? Скажите это, умоляю, вы мне верите?

Отредактировано Годрик, сын Витаута (27-04-2015 01:32:59)

Он сжал её ладони.
- Я постараюсь, Руфь.
Надо было идти. Времени оставалось всё меньше. Он разжал пальцы и, поклонившись, широко, по военному пошёл к двери. Но, взявшись за ручку, он обернулся:
- Я ещё зайду сегодня. Ждите, - сказал Годрик и вышел на дневной свет...

* * *

За остаток дня, пролетевший как один миг и растянувшийся в вечность, Годрик чуть не разбил все мозги на части, разрабатывая последовательный план помощи Руфи. Во-первых, он отправил одного из сорванцов на ярмарке с поручением найти табор, дав ему, ни много ни мало, целую полушку. Затем он выяснил, кто из мастеров должен был работать завтра в пыточной. Узнав, что завтра должен работать Адальберт, Годрик сник. Если чем и славился Адльберт в Сайлих-крик кроме качества работы, так это неподкупностью. Даже угрозы и попытки выцепить его ночью в подворотне, в одной из которых он лишился глаза, не сломили его принципов, а только закалили их.
Что же делать? - вертелось в голове у Годрика. - Вот если бы на его месте завтра был пропойца Олаф или старый жадный Кай...
И тут в его голове родился план.
Арбитр ветром мчался на ярмарку. Где-то тут были и потерпевший и свидетели, но это потерпит до завтр. Сейчас он купил  простое шерстяное одеяло, маленькую фляжку гномьего спирта и два пирожка с мясом. Занеся всё это в свою комнату при судейском домике, он отправился к пыточным комнатам...

* * *

Выждав момент, когда Адальберт возвращался с обеда, Годрик как бы случайно вывернул из-за угла, улыбаясь шире, чем море между Каторией и Неверрой.
- А, Адальберт! Здравствуй, - приветствовал он мастера пыток.
По воле случая какое-то время Адальберт был его соседом по комнате. Пересекались они, однако, не много - долг работы приводил их в комнату уже изрядно измотанными. Однако, того общения было достаточно, чтобы теперь общаться с дознавателем на правах знакомого.
- И тебе хорошего! - отвечал одноглазый дознаватель. Адальберт был ниже Годрика на полторы головы, но почти так же широк в кости и плечах. Щетина, как он не пытался её сбривать каждое утро, была просто железной и лезла уже к обеду. О характере его можно было сказать, что это был весёлый человек. Для его профессии - может, даже слишком.
- Что весёлый такой, как юнец на утро Сошницы?
- Представляешь, Адальберт, у меня в Лариасе кузен в Академию поступил - сегодня на ярмарке встретил земляка, он мне весточку и передал.
- Да ну!
- Так-то! Вот, думаю, - он картинно почесал шею у воротника, - стоило бы отметить такое событие. А не с кем. Не откажешь бывшему соседу, ну?
- Хм... У меня, так-то, завтра работёнка намечается... Но, - хлопнул он в итоге по ноге, - думаю, можно!
- То-то же! Тогда через пару часов я сюда же заскочу и двинем в "Сломанное Копьё". Добро?
- Добро! Только лучше сразу до меня дойди. Возле городской аптеки теперь живу, сразу слева. Я хоть сполоснуться успею после работёнки-то, - рассмеялся Адальберт.
- Ай, доведут тебя такие шутки, да не в Светлый Ранкор, брат, - погрозил ему арбитр пальцем, улыбнувшись...

* * *

Годрик шёл к порубу. То, что он проделал после встречи с Адальбертом было уже не сложно: старый Кай всегда был жаден до денег, а теперь, когда ему предлагают пять империалов лишь за то, что он вызовется на завтра в пыточную и не будет ломать кости какой-то степнячке - кто ж от такого откажется?
Для Годрика это была солидная сумма, но ему всё равно не на что было тратить свои сбережения, а потому он отдал деньги не задумываясь. Теперь же со скаткой из одеяла он возвращался к Руфи.
- Что, снова до степнячки, дон служитель? - спрашивал дежурный.
- Именно.
- А пошто одеяло принесли? Всё одно две ночи ей просидеть и только...
- Не хочу, чтобы во время суда она на весь зал дохала.
- Да как хотите, пожалуйста...
Войдя в поруб, Годрик вновь затворил дверь за собой и подошёл к Руфи.
- Я ненадолго, нужно спешить, - сказал он девушке. - Ваше сообщение я передал, насчёт завтра тоже договорился. Вот, я принёс вам одеяло и немного поесть, - он развернул одеяло, выуживая завёрнутые в тряпицу пирожки, - перед пытками обычно не дают, но теперь можно. Верьте мне, Руфь, всё будет хорошо...

* * *

Теперь дело оставалось за малым: напоить Адальберта так, чтобы с похмелья его просто не смогли либо поднять, либо допустить до работы. Но за это Годрик не беспокоился: гномий самогон, подбавленный в обычную сивуху или брагу в этом плане средство проверенное опытом прошлых лет, когда курсанты Академии развлекались в тавернах...

Не рано утром, но ближе к полудню, дверь поруба распахнулась. Вошли два пристава.
- Вставай, чернявая! К жениху тебя поведём, он уже стол готовит!
С этими словами приставы подошли к Ллёне, чтобы взять её под руки. Кровь схлынула с лица степнячки, заставив ее посереть лицом. Девушка встала со своего уголка, и на миг ей показалось, что она совсем не боится, а даже рада, что наконец-то все случилось. Хорохорясь, она ступила навстречу мужчинам, отряхивая платье. Жаль, придется идти простоволосой, но ничего не поделаешь.
- Хоть пригожего подобрали, касатики? - Ллёна грустно улыбнулась.
Молодой пристав вновь рассмеялся. Его внутренняя бодрость напомнила Ллёне о ее собственной еще совсем недавно вольной жизни.
- Был хороший да пригожий, да подгулял, - ответил он ей. - Новый жених в летах будет, да зато тёртый калач...
- Берен! - сиплым голосом осадил его второй, сухой лицом и телом. - Замолкни, сделай милость?
Молодой румяный Берен послушался. Девушка покорно вышла из поруба, с непривычки щурясь на дневной свет. Снаружи было куда теплей и приветней - в то, что должно было случиться, как-то даже не верилось. Приставы привели Ллёну к пыточной избе, широкому каменному зданию в один этаж. Рядом со входом один из старших дознавателей отчитывал человека в чёрном камзоле, которого поддерживали два стражника. Степнячка с любопытством смотрела на загулявшего мужчину, мигом сообразив, что это тот самый, который "был". Он вяло оправдывался, язык у него заплетался - видимо, был пьян или с тяжёлого похмелья. "Может, и правда, лучше б он был "женихом"?" На миг повернувшись в сторону степнячки, палач одарил её тяжёлым взглядом. "Нет, вряд ли..."
"Сдюжишь, Кондор, - все подбадривала она себя. - Он поможет. Он обещал..."
Но только оказавшись в жутких, давящих темнотой и недобрым духом коридорах, гадалка стала терять надежду. Ллёну повели по коридорам. Внутри был тусклый свет, откуда-то сбоку пахнуло испражнениями, кровью и палёной кожей, снизу доносился крик человека и лязг лебёдки. В коридорах коптили смолой редко развешанные в держателях факела на стенах. Гадалка уткнулась себе под ноги, зажмурила глаза: не глядеть, не слушать... Но ужас уже подкатывал к тонкому девичьему горлу.
Наконец, её привели в одну из комнат. Тяжёлую деревянную дверь с железной решёткой отперли и закрыли за спиной заключённой и конвоиров. Внутри, кроме них, оказались двое: один, в чёрном камзоле, сидел а столиком со свечой, разложив напротив себя пергамент, чернильницу, и чинил перо. Другой, справа, пожилой, стоял в кожаном фартуке. Рядом с ним была розжена жаровня, в бликах огня хищно поблёскивали на столе стальные инструменты, а сам мастер проверял крепления на стуле для пыток. Это и был палач.
Силы, как Ллёне казалось, стали ее оставлять - ноги сделались ватными, задрожали плечи. Страшные люди, страшные предметы, страшный, жадный огонь. Уже некуда прятать взгляд, уже не забудешься.
"Алмазный Тур... Никогда тебя ни о чем не просила, нынче ж не оставь меня... Только отчего их двое? Разве не один лишь мастер... А этот, за столом?.. Неужто тот самый, про которого говорил Годрик, что крови степной не терпит? Плохи твои дела, Кондор".
- День добрый, мастер Кай! - поздоровались с палачом приставы.
- День добрый, ребятки, - поздоровался палач. Был он уже не молод, с проплешиной на макушке и сединой в бороде, с хитрым весёлым прищуром, хотя говорил совсем невесело, но спокойно и чуть сипел.
- Сталбыть, та степнячка?
- Так, мастер Кай.
- Ну, располагайте её, - мотнул он головой в сторону странного седалища, вытирая руки какой-то ветошью у стола.
Девушка совсем ослабела со страху да волнению и никакого сопротивления привязывавшим ее к странному и - по мнению самой степнячки - безумно нечистому стулу мужчинам не оказала. Все одно: не сбежать, не вырваться. Сама мысль о том, что после такого места еще можно выйти на белый свет, показалась гадалке абсурдной. Она только слабо дернулась, когда затягивали ремень вокруг шеи. Совсем как удавку. "Попалась-таки в петлю кобылка", - подумала она, чуть не плача по такой недавней воле. Приставы ушли, и она осталась наедине с тем самым мастером. Тот, о котором говорил ей служитель, все же не пришел - и у Кондор чуть отлегло от сердца. Но самую чуточку. От взгляда старика, не злого, но и не доброго, Ллёна не таилась, но и подолгу в глаза все равно не смотрела: мурашки начинали бежать по коже.
- Йонас, записывай помаленьку, - сказал мастер юнцу-писарю, присев на краешек стола с инструментарием. - Давайте знакомиться, сударыня: я - младший дознаватель Кай, ваш нонешний собеседник. Дознаватель Тосс не смог присуствовать лично, увы - у него сегодня загруженный день. Но, думаю, вы не сильно огорчитесь, м? - попытался старик заглянуть девушке в глаза. - Теперь вы рассказывайте: как вас величать, какого вы роду-племени, сколько лет отроду, где живёте? Каков ваш род занятий?..
Девушке казалось, что как станет отвечать, так и отнимется у нее голос, но она все же смогла проговорить достаточно громко и довольно твёрдо:
- Звать меня Руфью, и двадцать первый год мне нонче идет, дознаватель. Племени я степного, да ни роду, ни дома отцовского нет у меня, - продолжила она дрожащим голосом, глядя широко распахнутыми глазами на... как там он назвался?.. Кая. - Вот и хожу я по всему свету, людей гаданием потешаю да совет подаю, коли попросят. У вас свое ремесло, а у меня - свое, только ко мне люди охотней ходят, - слабо улыбнулась степнячка, пытаясь хоть немного ободриться. Вышло слабо.
- Сталбыть, на ярмарке тем и занималась, так? А что, незамужем? Детки-то есть? - продолжал Кай.
- Вестимо, занималась, - Ллёна кивнула, странно тушуясь от потока вопросов старого мастера.
- Как же, Руфь, тебя угораздило к нам-то попасть? Али не такое прибыльное дело по рукам читать, что за кошелём-то потянулась? Лёгкого золота захотелось?
Стоило мастеру заговорить о кошеле, как девушка помрачнела, но поглядела на мужчину прямо.
- Обычное дело, не хуже других - да и я не тянулась, дознаватель. Мало ли народу на ярмарках-то бывает: зазевался, срезали поболе до злотых да полушек охочие. Будто у меня одной ремесло балаганное!
- А разве не у одной? Разве ещё кто на ярмарке руки читает?
- Да разве ж только гадалка меж людьми на ярмарке ходит! - Степнячка совсем растерялась. - Всяко ж бывает... Иногда и дети малые где-то меж ног проскользнули - а кольца на руке али еще чего уж и нет. И ищи ветра в поле...
- Экие ж дети-то, и правда, пошли! А что, про балаган-то? Далече от города стоит?
Ллёна совсем не понимала, к чему клонит старик.
- Да вот же, недалече совсем, у излучины. Кос цветочных понавешали девки - умело у вас тут плетут. Комедиянты какие-то приехали, говорят, из-под самой столицы, да я их не видала - не до того было...
- А, да, наши умеют, - вздохнул старый палач, почёсывая бороду. - Бишь, рядом совсем... Йонас, - окликнул он писаря. - Дописывай по последнее слово, добеги до начальника стражи, дескать, от меня, пусть отправят наряд прошустрят бережок у старицы. А мы пока, - повернулся он к Ллёне, - сапоги померим, приценимся: по карману али нет.
- М-мастер Кай? - голос Йонаса дрожал. Был он ещё тонким: младший дознаватель, кажется, выглядел старше, чем был на самом деле.
- Чего тебе?
- Мастер Кай, а можно с нарядом, того...
- Эх... - досадно вздохнул палач и заговорил по другому, по-стариковски нравоучительно, отчитывая Йонаса. - Чернильная ты душа. Нет бы сидел, за мастерством смотрел, научился бы чему, глядишь... Будто тебя с нарядом стражи возьмут. Тоже мне вояка. Иди, донеси мои слова, порадуем Тосса, а после пропади куда-нибудь на полчаса, - он снова повернулся к девушке. - Дольше-то не спонадобится, так думаю...
Гадалка вся похолодела, вжавшись в спинку стула. Чему быть, того, и верно, не миновать - оно-то так, но лучше б прошло стороной... Полчаса? Так-то ли это долго? Но при взгляде на зловещие танцы огня, девушка осознала: даже слишком. Минуты растянутся под раскаленным железом, станут невыносимо длинными. "Не сдюжу, не сдюжу!" - Степнячка едва не плакала. "Пропади пропадом тот купец, да со всей его дрянной родней!"
Между тем мастер Кай не терял времени. Что-то невнятно напевая себе под нос, он порылся у стола и подошёл к Ллёне, держа в руках странную конструкцию из четырёх досок, соединённых верёвками через отверстия, проверченные по краям вдоль. Наблюдая со стеклянными от страха глазами за Каем, степнячка все молилась про себя Алмазному Туру. "Не сдюжу сама, помоги, не вытерплю..."
- Дон Годрик шлёт привет, - тихонько сказал он степнячке, наклоняясь к её ногам. - Ну что, Йонас, ушёл? - уже в полный голос он обратился к писарю, копавшемуся сзади.
- Ухожу, мастер Кай, уже ухожу, - быстро ответил парень, стуча в дверь. Снаружи ему открыли, он вышел и дверь снова заперли. Ллёна и Кай остались одни.
Тайком произнесенное имя показалось ей сначала насмешкой старого мастера. Но потом, стоило хлопнуть двери за молодым писарем, поняла - не насмешка. Не солгал служитель, что-то, да уладил!
- Ну, голубка, - сказал он нарочито громко, - а мы покуролесим... - затем вдруг палач заговорил полушёпотом. - Слушай меня, чернявая. Дон арбитр обо всём позаботился, нам никто не помешает. Это называется "чёртовы сапоги", обычно ими дробят кости ног, чтобы сделать человека посговорчивее. Мы же кой чего схитрим, подыграйте мне...
Взгляд девушки переполнился благодарностью, она понимающе кивнула старику. Уж не знает она, что с того этот палач поимеет, ну да она сделает все, как нужно будет! Теперь она смогла взглянуть прямо в глаза мужчине, не дрожа, как лист перед заморозками. Меж тем старый Кай закончил приготовления, и ноги Ллёны оказались зажаты между досок странного приспособления.
- Ну, - снова заговорил он в полный голос, - в самую пору сапоги-то. Скажите-ка, Руфь, безо лжи и спеси: крали ли вы кошель честного купца Бальдраса на ярмарке?
- Не крала, дознаватель. Кровью своей степной вам клянусь в том - не было такого.
- Упираемся? - мастер взял со стола клинышек и киянку. - Давай-ка сапожки подправлю...
Умещая клинышек меж досок он сказал шёпотом:
- Представь, что я этой киянкой по ноге тебе бью, - сказал Кай и вогнал клин между досок.
Доски даже почти не раздвинулись. Стоило только старому мастеру сделать удар, Ллёна вскрикнула, поскуливая от несуществующей боли, да так правдоподобно, что не глядя на степнячку, и не сказал бы никто, что не творят ничего над нею.
- Ну ладно-ладно, первый клинишек только, - как бы успокаивая проговорил мастер, а сам, подмигнув обоими глазами, давал понять, что степнячка всё делает правильно. - Итак, повторю вопрос: крала ли ты, Руфь, кошель честного купца Бальдраса на ярмарке?
- Нет, - упрямо проскулила девушка. Ей даже не хотелось знать, через сколько клиньев она бы действительно перестала отпираться.
- Хорошо, возьмём клинышек поболе, - настойчиво продолжал старый Кай, взяв точно такой же клинышек. Установив его в щель между первым клином и плашкой, он шепнул девушке:
- А теперь, голубка, кости ломала? Вскрикни и плач надрывно...
Взмах киянки - удар...
Костей Ллёна не ломала, но вообразить могла: закричала, застонала, того и гляди - слезы из глаз брызнут - какому только актерству не научит бродяжническая жизнь почти впроголодь.
- Батюшка, миленький, - скачущим голосом завыла Кондор, - пощадите сироту, не надо... - из уст девушки раздался сдавленный всхлип и скулеж.
- Крала ли ты, Руфь, кошель у честного купца Бальдраса? - перекрикивая стенания девушки настойчиво повторил по слогам дознаватель.
- Не крала! - едва ли не взвизгнула девушка, разразившись новым потоком судорожных всхлипов. - Не крала, помилуй, пощади, нет, нет...
"Да, так немудрено кому еще и в каком чужом смертоубийстве сознаться, коли он этими вот деревяшками, да ноги людям так легко ломает... А сказывали ведь люди вещи и пострашней..."
- Ах, не крала? Не крала, да? - мастер Кай взял третий клин. - Хорошо! Может, клинья неплотно сидят?
- Ругай мою мать и меня последними словами... - шепнул он.
Меж плашек вошёл третий клин. Давление на ноги стало ощутимо болезненным, но даже если бы вошёл четвёртый клин, Руфь осталась бы с целыми костьми. Девушка взвыла с новой силой, но ведь не могло это все продолжаться вечно - это волновало Ллёну. Выглядит ли ее упорство правдоподобно, в конце-то концов. "Будь что будет". Проклинать старого мастера гадалке не хотелось. А ну как сказанные из притворства слова обернутся ему правдой? Не то, чтоб степнячка жаловала его братию, но ведь этот-то зла не сделал... "Как там он зовет того купца? Бальдрасом? Ну, будет тебе..."
- Сердца у тебя нет! - заголосила она, воображая себе того самого купца. - Ни сердца, ни совести, как только земля носит! Чтоб она тебя забрала, чтоб у тебя до десятого колена дети калеками родились, как ты людей калечишь, змеюка ты подколодная!..
- Ишь, как заговорила? - похолодел голос дознавателя. - Ну, я твой поганый язык и не так развяжу...
- Вскрикни и прикинься обморочной, - прошептал Кай и ударил по клиньям.
Девушка надрывно ныла, чуть морщась от легкой боли в ногах. Но уж лучше такая, чем то, что ей и впрямь надлежало. На последовавший удар девушка послушно и живо ответила обессилевшим криком, рванулась в кресле и обмякла, точно дух из нее вышел.
- Кварусова плешь! - нарочито громко выругался мастер, а шёпотом прибавил. - Умница, так и лежи без чувств!
И хотела степнячка поблагодарить старика, но отчего-то язык не повернулся: то ли от боязни выдать всю игру, то ли от понимания, что мастер неспроста так пляшет вокруг нее и свое уж точно получил или еще получит. А вот кого ей и вправду стоит благодарить - и слов тут точно будет маловато, - так с ним она еще повидается, в этом гадалка не сомневалась. И Ллёна притихла, слабо, неслышно дыша и не двигаясь - благо, не впервой так затаиваться: только раньше это по-иным поводам было. Тем временем, выудив из-за пазухи что-то, мастер Кай присел у ног Ллёны. Это была маленькая кожаная фляжка с кровью, которой он быстро и со знанием дела облил ноги девушки.
- Сучье семя... Обмякла, баба злоязыкая... Ещё сглазила, наверняка, ведьма!.. - приговаривал он.
- В коридоре приди в себя, плачь и кричи от всякого резкого движения, - сказал мастер шёпотом, а после подошёл к двери. - Стража! Забирайте треклятую!
- Как, мастер Кай? - изумлённо спросил один из страников. - Нужели чувств лишилась чернявка?
- Да, остолопина! Сам не видишь? - сорвался на него заплечных дел мастер. - Обидела она меня своими словами, не рассчитал...
Старый мастер опустился на лавку у письменного столика.
- Стар я стал... - сказал он угрюмо и тихо.
Стражники подняли степнячку и двинулись в обратный путь по коридорам. "Все закончилось, осталось совсем немного. Ох, Кружевница, как же ты добра ко мне... Как же..." Но в коридоре Ллёна и шелохнуться боялась, И только когда на лицо ей упал дневной свет и свежий воздух обласкал посеревшее от пережитого лицо, она тотчас, вздрогнув от очередного небрежного движения одного из стражников и измученно ахнув, приоткрыла глаза и заскулила. Да и глаза уж были на мокром месте. "Только б ничего не поняли..." - металась в ее усталой темноволосой головке одна-единственная мысль.