Менестрель испуганно замолк, когда первый воин шагнул через порог таверны. Он только и успел, что выпросить немного хлеба в долг будущих песен, - в кармане, конечно, было шаром покати, - да сыграть пару баллад на пробу. Просевшее после пережитого в лесу дождя горло вело себя хорошо и сипеть, как вчера, не порывалось, и Майро осмелел было настолько, чтобы подарить гостям трактира что повеселее да поразухабестее, но вооруженные люди у кого хочешь отобьют желание открывать зря рот. Особенно Майро, уже имевшего с этой братией особый опыт. Да и не только он решил повременить с шумом, тут даже мухи стали как-то тише летать.
Во все глаза Майро смотрел как солдаты выстраиваются перед дверью. Как перед государем, да вошедший последним и казался вседержателем. Менестрель на время позабыл как дышать, и не красота доспеха была тому причиной. Как идеально соответствие клинка своим ножнам и несоответствие его же ночной вазе, так этот человек был в воинском облачении таков, будто таким и родился в горниле богов.
Люди приноровились к присутствию служивых куда быстрее впечатлительного певца. Но очень скоро трактир до потолка заполнился привычным разномастным говором, Майро поймал на себе чей-то взгляд и пробудился. Солдаты солдатами, а у него ещё обязательство перед хозяином, да и на ужин с каким-никаким сухим углом для ночёвки наработать было бы неплохо.
Майро отловил взгляд командира отряда. Тот кивнул, - как показалось Майро, благосклонно. Это понравилось певцу. Не петь таких вещей, что просят в самых страшных забегаловках приграничья - и будет. И без того много приятных людям песен есть.
Присовокупив к уже спетому несколько известных баллад, Майро заметил одобрение и гостей, и солдат. Даже хозяин стал смотреть не так подозрительно. Что ещё нужно рыжему, чтобы поймать ветер в крылья?

Как ива, стояла дева в дверях,
А невдалеке,
Задумавшись, мастер кузнечных дел
Застыл с кувалдой в руке.

"О леди, прошу вас красный наряд
Всем другим предпочесть;
Сегодня я буду иметь честь
Взять вашу девичью честь!"

Ну и что, что солдаты Империи, тоже ведь люди, думал Майро, с блестящими глазами выводя свою старую и не вполне приличную песню. И народ оживился, уже не так пристально вглядывались в дно кружек пропойцы, не столь уж прелестной находили свою еду голодные.
И ещё долго мог играть Майро, запас таких баллад у него был - да отсюда до Раввены идти можно пешком, и петь всю дорогу. Но тут на него стало накатывать. И песня поётся, и пальцы слушаются, только в глазах двоится. Испугался сначала. Думал, что простуда только сделала вид, что решила обойти стороной, а тут обернулась на музыку, ну и решила из интереса заняться стариной-менестрелем всерьёз. Но нет, не похоже. Попытался разобрать вторую картинку, поначалу не вышло. Зато потом, и ещё как! На второй картинке было тускловато, зато одно лицо светилось ярче остальных. Вглядевшись, Майро пытался понять что не так. А пока пытался, закончил песню о лютой ведьме, превратившей возлюбленного в муравья, и почти без перехода взялся за другую. Какую-то... другую.
Совсем не в лад была песня, да и не сочинял такую Майро никогда. Слова сами шли на ум, а уж ум их клал на строчки чисто машинально. Пальцы только не всегда поспевали за мыслью. Чужой, как будто подсказанной извне, и оттого мучительной. Майро знал, что если не выскажет это - будет долго корчиться по ночам, только будет поздно говорить, не поможет. Вот и пел. Про какую-то конюшню и упрямого коня. Про кинжал с пожженой ручкой. Рог, кошель и западня...
Светящееся лицо ещё больше посветлело под золотым взглядом менестреля. А он не остановился, пока досказал итог. И всё. Мир больше не двоился, но притих. Не плясовая была песня, мрачноватая. Такой ли нужно потчевать людей.
Залпом запивая вынужденную горечь как докторский противный порошок, Майро совсем забыл о том, что собирался поберечь горло. Обвёл взглядом тех людей, которым совсем не по пути с его словами было, виновато глянул на обречённого... позволь ему, Великая Кружевница, сплести иначе свой узор. Как угодно, но иначе. Хотя бы ему.
Когда мир не плясал между светом и полумраком, лицо у случайного обреченного было совсем обычным. Такого не бывает у злодеев, и ему не за что получить такую судьбу. Может, остаться, да попробовать помочь? Только сколько уже таких попыток было...
Майро тряхнул головой, и, не успев и дыхание толком перевести, завёл другую песню.

Вернулся мельник вечерком
На мельницу домой
И видит: конь под чепраком
Гуляет вороной.

- Хозяйка, кто сюда верхом
Приехал без меня?
Гуляет конь перед крыльцом,
Уздечкою звеня.

Отредактировано Майро (29-02-2012 00:33:40)

От лица мельника подивившись нахальному вранью воображаемой супруги, Майро перевёл дыхание и огляделся. Вроде, отпустило. Только всё равно было тошно. Для острастки спев ещё одну песню, менестрель со смешанным чувством обнаружил у себя в шапке несколько монет. В любое другое бы время обрадовался нескупой руке местных завсегдатаев, но после вырвавшегося предсказания хотелось с извинениями вернуть все медяки обратно их владельцам. А ещё лучше, тому бедолаге.
Майро с досадой приказал себе не глупить. "Бедолага" из слов его всё равно ничего не понял, и не поймёт. Вон, веселится вместе с приятелем, дурного не чует. И песня для него - всего лишь песня, не хуже и не лучше других. Майро прикусил обветренную губу от обиды на собственное нутро, на его беззаботную радость глядючи. Хотелось по столу кулаком стукнуть, хоть как-то душу отвести - на стал. Выдохнул. Отвёл взгляд. Великой Кружевнице виднее, не иному указывать божеству куда направить нить человеческую.
Пока искал глазами за что бы уцепиться, вновь повстречался взглядом с давешним командором. Сердце ёкнуло и поспешило прижаться к желудку. Изучающий взгляд генерала мог и более отважного вдавить в стенку, а то и хмельного протрезвить в мгновение ока. Майро знал этот взгляд, и уже стал прикидывать а не уйти ли от греха. Те из людей, что подозревали в нём нелюдь, редко относились к нему благосклонно. Чаще выходило с точностью до наоборот.
Но потом Майро понял, что бежать, в сущности, некуда, и что подумай генерал его задержать, препятствий к этому у него никаких не будет. Место себе озябший от чертовки-простуды менестрель выбрал поближе к теплу, но, как назло, едва ли не в самом дальнем углу от выхода.
Свиристель поспешно и боязливо опустил глаза. Что ж, тогда ничего не остаётся, кроме как дожидаться. И надо будет попросить, чтобы, если что, лютню не трогали. Пусть уж лучше заберут да отдадут кому-нибудь с руками откуда надо растущими, только бы не сломали.
Песни больше не пелись, да и голос стал песком проходить через горло. Зря так залпом запевал несладкое пророчество. Даже если во взгляде вояки размышления сменятся безразличием, петь получится не сразу.
Раз так, деньги есть, так отчего бы не поесть? По-житейски мудрое брюхо к трепету сердечному осталось равнодушно и требовало своего. Не найдя ничего лучше, Майро его доводам внял. Миска с похлёбкой, кружка с пивом, да ещё одна миска  под стол, для Крылатого - ничего более для счастья не надо было бы, не будь на душе муторно. Менестрель нет-нет да косил золотым взглядом туда, где среди солдат как коронованная гора в кряже сидел генерал. Думал, может, захмелеет, да удастся выскользнуть так, чтобы не заметили. Только солдатня в выпивке была воздержна, и до веселья там было ой как далеко.